Доедать не обязательно - Ольга Юрьевна Овчинникова

незаметным течениям себя нести. Время замедляется и останавливается совсем. Лучи солнца щекочут щёки, и её тело то поднимается, то опускается, чутко реагируя на выдох и вдох.

– Ещё… ещё… – произносит она чуть слышно.

Неподалёку, у самого дна, чёрной стремительной тенью проплывает змееобразное существо – скользит, изгибаясь волнами. Соня этого не замечает.

Спустя пару секунд на фоне шума, поглотившего уши, в её голове раздаётся кошачий голос:

– Вылезай, а то замёрзнешь!

Она жмурится от слепящего солнца и обнаруживает себя в зарослях осоки. Справа, на жёлтом надувном матрасе с брезгливой гримасой на лице на волнах качается Глор. Соня поднимает голову, – от чего тело тут же уходит вниз, – нащупывает ногами дно и неловко обнимает себя за плечи. В этом месте воды – ровно по грудь.

– Привет, – здоровается она и виновато добавляет: – Прости меня, Глор. Я такое чудовище. Чуть тебя не задушила…

– Дладн, бывает, – по-свойски отвечает та и бросает азартный взгляд в воду, где шныряют стайками рыбки.

Поддавшись искушению, со скоростью пули она запускает туда лапу, – мальки бросаются врассыпную, мелькая серебристыми боками, – и, потеряв равновесие, бултыхается следом, подняв тучу брызг. Соня испуганно ахает, подхватывает барахтающуюся тушку и заливисто хохочет.

– Давай, короче, вылазь на берег, – бурчит Глор и исчезает, будто растворившись в воде.

Соня оглядывается, высматривая её по сторонам.

– Ладно, ладно, выхожу. Вот ведь чудесатая кошка.

Она ложится и плывёт, пока хватает глубины.

На берегу с блуждающей улыбкой на лице сидит Даймон, – бёдра обмотаны широким оранжевым полотенцем.

– Доброе утро, – здоровается он. – Рыбу пугаешь?

– Доброе, – Соня смущённо тянет с берёзы парео и заматывается в него. Тонкая ткань липнет на мокрое тело.

– Как водичка?

– Шикарная, – она ворошит волосы на голове, от чего во все стороны разлетаются летят мелкие брызги.

– Пойду и я, – говорит Даймон, ловко вскакивая и освобождаясь от полотенца.

Соня отворачивается, лишь краем уха слушая, как он заходит в воду, но любопытство одерживает верх. Загорелый Даймон – широкая спина с гигантской татуировкой змеи, бритый затылок, мускулистые руки, крепкие ягодицы и сильные ноги – предстаёт перед ней во всей красе, невольно вынуждая собой любоваться. Солнце, отражаясь от поверхности озера, подсвечивает бликами его мужское, гармонично сложенное тело.

Наконец, он заходит достаточно далеко, ложится и бесшумно плывёт, – только тогда Соня вздрагивает, понимая, что уже несколько минут бессовестно пялится на голого человека.

– А подглядывать нехорошо, – звучит в голове ехидный кошачий голос. Шёлковый хвост касается ноги.

– Да ладно тебе… Он же сам…

Закат, знаменующий окончание дня, окрашивает грузные тучи в алый цвет, и тоскливое одиночество усиливается одновременно со сгущением сумерек. Соня осторожно подходит к полыхающему костру, вокруг которого сидят ребята. Даймон – в раскладном походном кресле – задумчиво смотрит на огонь, от чего в его глазах пляшут яркие всполохи. Один разрешающий жест, – и она у его ног.

– Хочешь попробовать свечи?

Соня согласно кивает, послушно садится к нему спиной и стаскивает парео, полностью обнажаясь.

Он зажигает толстые свечи – чёрную и красную, – обхватывает Соню крепкой ладонью за горло и начинает с высоты капать воском на её грудь, живот и сгибы локтей. Каждая прилетающая капля обжигающе горяча, – словно бы в тело методично и глубоко втыкают длинные иглы.

«…я превратилась в полую трубу. Земная, вязкая вибрация потекла в меня широким потоком, расходясь внутри маленьким, локальным землетрясением. Контроль ушёл, выключая разум».

Она жадно дышит открытым ртом, с каждым выдохом восторженно повторяя:

– А-а-а… А-а-а!

Глаза широко открыты, зрачки огромны, дыхание становится хриплым. Даймон неторопливо наклоняет свечу, и от новой череды капель кожа дёргается, дрожит.

«Нельзя жадно удерживать то, что следует отпустить немедленно, едва ощутив, – это и есть правильно, и Даймон учил меня именно этому – не задерживать в себе радость. Так же, как и боль; так же, как и страх. Через тело он объяснял, что законсервировать в себе эмоции невозможно.

Мне открылось, что привязка к человеку подразумевает зависимость, а это ограничение. Кого удерживаешь – того и теряешь. Люди теряют друг друга с первых секунд знакомства – уже потому, что до конечной они доживут не вместе».

Даймон достаёт из портупеи нож и, держа под наклоном, соскребает им кругляшки застывшего воска с её груди и живота, с рук. Нож – острый, опасный – с лёгким нажимом плывёт по тонкой коже у сгибов локтей, и Соня хнычет, тычется венами ему навстречу. Даймон отпускает её руку, – та падает безвольной плетью. Жаркий воск льётся на лопатки, наслаиваясь и застывая, и Соня всхлипывает, дёргаясь от пульсирующих сокращений в глубине живота. Со спины Даймон снимает воск иначе – сминает руками, отрывает полосками, – и затем, забрав кожу в складку, жёстко скручивает её.

– Да-а-а! – кричит Соня, окунаясь в животное наслаждение, состоящее из плоти и боли. И тут же жалобно ноёт, откинув голову: – Кра-а-асный!

Даймон гладит её по волосам, неторопливо перебирая их пальцами, и эта нежность так трогательна, так интимна, словно воспоминание из чужого счастливого детства про спетую колыбельную, про убаюкивание, про щемящую близость родных людей. Её грудь касается его бедра, щека – руки, и волоски на коже такие щекотные, что Соня восторженно вздрагивает и выключается, оставаясь лежать с расслабленно-открытым ртом, глубоко и спокойно дыша.

– Что это? – раздаётся женский голос неподалёку.

– Свечи, – поясняет Даймон, придерживая Соню рукой, и мерцающие блики костра отражаются от изгибов её нагого тела.

«Если воздух удерживать в лёгких, долго не проживёшь. Всё подчинено только этому – текучесть, пропускание, наслаждение. Никто никому не принадлежит, а значит невозможно никого потерять».

Глава 49

Прошлое – это лишь вероятность.

Соня несмело подходит к костру, где орудует Гриша.

– Можно? – тычет она бумажным стаканчиком в сторону кастрюльки с восхитительно пахнущим кофе.

– Нельзя только тем, кто спрашивает, – хмыкает Гриша. – Подставляй, – и он наливает ей горячий напиток.

На горизонте у леса ходят свинцовые тучи. Старой собакой ворчит, просыпаясь, гром. Солнце, точно софит, то ярко освещает поляну, то исчезает за краешком персиковых облаков, в глубине которых потрескивают молнии. Дождя всё нет, лишь несколько капель орошает иссохший песок, – и только.

Выдержав напряжённую паузу, с неба жахает так раскатисто, что по земле пробегает упругая дрожь.

Выпив кофе, Соня уходит в палатку. Тихонько зовёт там:

– Глор?

Та отзывается коротким мявком.

– Скажи, – шепчет Соня, – как не привыкать к человеку?

– Как-как, – передразнивает её кошачий голос, – никак.

– Вот отстой.

– Отстой – это когда насилуют любовью. Просто не присваивай себе ни вещей, ни людей, ни воспоминаний. Жизнь – это как дорогой магазин с игрушками, где можно смотреть и даже трогать, но ничего нельзя забирать с собой. Наслаждайся, – тут она хлюпает носом, и голос становится грустным. – Нет никаких гарантий, что всё всегда будет хорошо. Не будет. Сырки тоже приедаются. Иногда хочется и мышку, и птичку. И мумифицированный хвостик змеи… – Глория громко чавкает, как если бы её рот наполнился слюнями. – Смысл в чередовании.

– Ничего себе правила… – тоскливо отвечает Соня, подавив в себе тошноту, вызванную перечислением смачных деликатесов.

– Твоя точка опоры происходит из травмы, и иное тебе неведомо. О, страдания так привычны! – продолжает Глор.

– Иное?

– Дойдёшь сама.

Соня пялится в потолок палатки:

– Прошлое меня убивает.

Глория, выдержав длинную паузу, переходит на шёпот.

– Открою тебе семейную тайну. Прошлое не предопределено. Каждый выбирает себе воспоминания сам.

– В смысле? – вскрикивает Соня. – Ты хочешь сказать, что прошлое можно изменить?

– Кто во что верит, детка, но я не про это.

От ненавистного обращения Соня невольно морщится.

– Почему ты раньше-то не сказала? Да я бы давно уже…

Глор перебивает её:

– …Всё, что происходит – это только иллюзии. Весь ад – у тебя в голове. Всё не так, как кажется. Люди абсолютно не такие, как ты их себе представляешь, снабжая удобными для восприятия качествами. Их самих, по сути, нет и не было никогда, а были твои представления о них. Пойми